Анатолий Бурак - Рыба в воде [СИ]

«А как же те, кого я собирался спасти»? — Спросите вы.

«Но ведь я их спас». — Возражу я.

«Как же спас-то? Ежели вот они, ровной шеренгой идут на свою Голгофу»? — В вашем голосе явственно слышится укор.

«А кто же тогда „у Кени“? Их то я спас»? — Подняв брови разведу руками я.

И, не найдя ответа, вы лишь в негодовании покачаете головой, а я тяжко вздохну. Мне тоже их жаль. Но жизнь бывает очень суровой. В годы второй мировой войны тот же Уинстон Черчилль вынужден был совершить нечто подобное в отношении своих сограждан. В свое время польская военная разведка раскрыла секрет немецкой шифровальной машины «Энигма», а с началом второй мировой эмигрировавшие в Англию спецы помогли британцам наладить регулярное чтение вермахтовских шифрограмм. Однажды из перехваченного документа выяснилось, что город Ковентри будет подвергнут «показательной» бомбардировке, чтобы преподать англичанам урок.

Черчилль оказался перед страшным выбором. Принять заранее какие бы то ни было меры, стянуть в город пожарные машины и полевые госпитали означало бы открыть немцам, что их шифры разгаданы — за чем последовала бы смена кодов.

Англичане не сделали ничего и немецкие бомбардировщики превратили Ковентри в развалины, а расшифровка немецких кодов успешно продолжалась… И нация простила ему это.

Что же вы хотите от меня, ни в чём не уверенного индивидуума, от действий которого зависела не смена каких-то там кодов, а, возможно, судьба всего человечества? Ведь, если гипотеза Профессора верна, то они, уйдя через Портал, должны стать нашими прародителями. И, «изыми» я их из этого процесса — кто знает, что я застану дома? Вот будет умора: возвращаемся мы с Кени а там ни Приюта, ни Профа с Лёнькой… Малыши, опять же…

В общем, в борьбе со своей нечистой совестью я, как обычно, ухитрился одержать верх. О том, как мы выкрутимся, если «всё получится» я даже и думать не хотел. Боязно было. И, если честно, очень я в этом деле надеялся на Семёна Викторовича. Ну, не на Лошадь же мне было уповать, хоть у той голова и больше…

Мы «вышли» из Дромоса в тот момент, когда коридорный показывал нам комнаты. Помня о том, что Кени всё забыла, я постарался отвлечь её, и предложил куда нибудь сходить. Едва выйдя на улицу, поражавшую своей схожестью с ущельем, мы стали жертвой диллера, или чёрт знает, как они здесь называются. Он, всунул нам в руки две книжечки, рекламирующии местное «культурное наследие» и я потащил малышку в какой-то собор.

Заплатив сколько положено и получив два узких обруча, которые я сунул в карман, мы подошли к массивной двери. Нет, с гидом-то, конечно, интересней. Но вот не давала мне покоя «светлая радость» от встречи с «отчим домом», которой я проникся при входе в это измерение. Лучше уж полюбуемся в «тишине». Да и много ли нам скажут здешние имена и даты?..

Переступив порог, мы оказались в просторном помещении, с непривычной геометрией, Не было видно ни окон, ни дверей, а освещение, казалось, поступало сквозь мозаику пола. Стены и сводчатый потолок зала были покрыты фресками, изумительными по красоте и демоническими по содержанию. Иероним Босх, рисующий иллюстрации к Данте Агильери, только на местный лад. Представили, да? Они производили столь сильное впечатление, что даже такому неискушённому в живописи дилетанту, как я, было совершенно ясно, что это работа великого мастера. Изображённые сцены были настолько яркими, реалистичными и динамичными, что поражали воображение, приводя в восторг, и одновременно вселяя ужас. Скрупулёзная и не заметная взгляду прорисовка деталей, вплоть до самых мельчайших, производила впечатление стоп-кадра, вырванного из реальности. Казалось, стоит только нажать «плэй» и все эти демоны, изображённые, в свою очередь, существами отнюдь не с ангельской внешностью, придут в движение, сойдя со стен. И, заполняя собой пространство, заживут непонятной и страшной жизнью.

Зачарованный, стоя во власти адского наваждения, я зябко передёрнул плечами. Картины были до того страшными и отталкивающими, что по неволе вызывали какое-то извращённое эстетическое наслаждение. И, в этот момент очень пожалел, что рядом нет Инны. Кто-кто, а уж она бы по достоинству оценила это жуткое великолепие. Воспоминание о Инне увело мои мысли от этого ужаса.

В самом деле, неправильная какая-то мы с Инкой пара. Все люди как люди, малёк попереживав ну и, там, поучаствовав в событии-другом, женятся себе, и живут в любви да радости. Само собой, время от времени ссорятся с непременным битьём посуды, рожают умных и красивых детей — ну, и всё прочее в том же духе, о чём рассказывать неинтересно, а слушать скучно.

Не по этой ли причине все сентиментальные романы и сопливые пьесы о «чистой и возвышенной любви» сами собой увядают, как только становится слышен марш Мендельсона и звон цепей Гименея?

То ли дело мы с дорогой и ненаглядной. Детишек, правда, настрогали аж парочку, да ещё какую. Но вот на этом, пожалуй, всё сходство с нормальными людьми и заканчивается. Если я дома, так она непременно «у себя». А как Инке захочется побыть в реальном мире, так меня куда нибудь занесёт нелёгкая. Правда, на посуде экономим, ничего не скажешь. Радость встречи, опять же… Я, право, затрудняюсь сказать, хорошо это или плохо. Ну и чёрт с ним. Это просто есть и, тьфу, тьфу, тьфу, как говорится. (Конечно, Дромос — Дромосом, и всегда можно «вернуться» чтобы исправить что-то совсем уж нехорошее, но — не помешает.) Да и не припомню я, чтобы мне приходилось «отступать» во времени из за наших трений…

Занятый этими мыслями, я не заметил, как в зале что-то изменилось. Да и Кени настойчиво теребила за руку, пытаясь вырвать из мечтаний, вернув на «грешную землю».

Следуя за её взглядом, я не торопясь повернулся, и буквально застыл столбом. На короткое, почти мимолётное, но всё же вполне осязаемое мгновение у меня спёрло дыхание от восторга и удивлённого восхищения. Нет, ну надо же, блин. Влюбиться мне ещё не хватало…

В дверях, стояла высокая стройная женщина в длинном серебристом платье с обнажёнными плечами. Блики света играли на её волосах, а лучившиеся весельем глаза, полуприкрытые длинными чёрными ресницами внимательно смотрели на меня, наслаждаясь произведённым эффектом.

Её лицо с не совсем безукоризненными и правильными чертами, тем не менее напоминало мне всех античных богинь, вместе взятых.

Гибкая девичья фигурка создавала впечатление юности и чистоты но, тем не менее, во всём её облике чувствовались зрелость и опыт последних лет. Красивая, серьёзная и одновременно легкомысленная, такая простая, милая и понятная и в то же время умеющая быть гордой и величественной, ласковая, добрая и нежная. Моя Инна…